Чистые истоки королей репортажа
Раньше на телевидении футбола было меньше, зато смотреть и слушать его было приятнее
Валерий Васильевич Лобановский любил повторять, что плоский телеэкран искажает истинную картину происходящего на поле — футбол, чтобы его оценить, надо смотреть на стадионе. При этом знаменитый тренер не гнушался бдением у «ящика», не говоря уже о многократных просмотрах матчей возможных соперников. Разведчиков во все концы света не пошлешь. Да никто и не придумал в ХХ веке лучшего информатора и подсказчика, нежели телевидение.
ПРАВДА, нынче ему на пятки наступает Интернет, но, думается, в обозримом будущем онлайн-трансляции угрожают разве что ежедневным газетам, без голубого экрана болельщику пока никуда не деться. Тем более что насыщенность будней обывателя растет, преграждая проторенные дорожки на стадион, а международный футбольный календарь уже почти не ведает каникул. Одновременно увеличиваются технические возможности разнообразить и детализировать телепоказ, воспроизвести все интереснейшие события. Как грибы после дождя возникают в Украине новые спортивные программы и целые каналы, на которых тон задает Его Величество Футбол. Эта четкая тенденция влечет за собой появление новой массовой профессии — футбольного телекомментатора.
ВКЛЮЧИТЕ ПЕРВЫЙ МИКРОФОН
Так уж совпало, что в нынешнем году люди, чтящие историю, особенно часто вспоминают тех, кто стоял у истоков футбольных радио-, а затем и телетрансляций в СССР. В ноябре исполнилось бы 80 лет Котэ Махарадзе, летом незлым тихим словом почтили столетие Вадима Синявского, а первые весенние подснежники 2006-го стали словно салютом к 70-летию Владимира Маслаченко, последнего из славной плеяды спортивных комментаторов советских времен. Великолепную пятерку, кроме уже упомянутых, составляли ленинградец Виктор Набутов и самый народный вещатель эпохи брежневизма Николай Озеров. Каждый из них — незаурядная личность с самобытным почерком и профессиональным отношением к избранной стезе, умеющий достучаться или, если хотите, докричаться до своего слушателя и зрителя.
О Синявском, пионере спортивного репортажа, чей творческий расцвет пришелся на период монополии радиоэфира, в последнее время много написано и рассказано. Добавлю только личные впечатления. С его слов я живо представлял себе картинку того, как конькобежец Евгений Гришин на зимних Олимпийских играх 1956 года в итальянском Кортина д’Ампеццо опережает главных конкурентов по быстротечной 500-метровке на такую малость, как... больший размер обуви. А результат победителя — 40,2 секунды — подвиг Вадима Станиславовича тут же сочинить или процитировать классическое двустишье о степени переживания наших болельщиков, возможно, впервые слушавших репортаж со столь престижных состязаний: «До сорока и двух десятых температура поднялась». Именно перл Синявского сделал знаменитым на всю страну вратаря московского «Динамо» Алексея Хомича во время исторического турне «сине-белых» по Великобритании в 1945 году: «В густом тумане Хомич, словно тигр из засады, выпрыгнул навстречу мячу и схватил его. Хотя мгновеньем раньше никто не видел ни мяча, ни Хомича...» Свидетели тех легендарных радиорепортажей Синявского из Англии по-разному интерпретировали сочные выражения комментатора, которые сразу же пошли гулять в народ. Но одно совпадало неизменно: потрясающая образность речи. Скромного по габаритам и физическим данным Хомича так до конца жизни и величали Тигром. Англичане приписывали изобретение этого прозвища себе. Но я склонен доверять покойному патриарху советской футбольной журналистики Юрию Ваньяту, уверявшему, что сравнение первым использовал его закадычный друг Синявский. Я познакомился с вратарем из сказочного прошлого, когда он трудился фотокорреспондентом еженедельника «Футбол-Хоккей». Как ни приглядывался к Алексею Хомичу, не находил в нем ничего тигриного. Понимал, что человек он уже пожилой, что много воды утекло с тех пор, как стоял в воротах, а не за ними, и ловил мяч, а не интересный кадр. Но все же не мог отделаться от мысли, что вот-вот Хомич отложит фотокамеру и бросится за кожаной сферой, вылетающей из тумана, из славного далека...
С Гришиным вообще вышла любопытная история. Спустя 22 года после так запомнившейся мне его первой олимпийской победы я встретил Евгения (уже работавшего тренером) на зимней Спартакиаде народов СССР в Свердловске и первым делом обратил внимание на размер обуви конькобежца. Оказался самый ходовой — сорок третий, ну максимум — сорок четвертый. Зато образ, придуманный Синявским, навсегда запечатлел в памяти Гришина как великана-скорохода. Такова сила слова мастера — греть людскую душу небылицами-легендами.
«БАРД» ИЗ ГОРОДА ЛЕНИНА
Наиболее короток был век у микрофона ленинградского комментатора Виктора Набутова, защищавшего еще до войны ворота команды «Динамо». Его отличала характерная скороговорка, он прекрасно разбирался в тончайших нюансах игры. Делал это неназойливо, без назидания. Умный, ироничный, Набутов позволил себе на изломе сталинской эпохи записать цикл блатных песенок. То ли для куражу, то ли ради дополнительного заработка, ибо популярности ему было не занимать. Песенки подпольно распространялись на рентгеновской пленке и пользовались безумным успехом. Мой брат жил тогда в Ленинграде и знал наизусть немало набутовских шедевров. Я же запомнил только авторское вступление с легкой шепелявинкой: «А сейчас Витя Набутов вам споет несколько блатных песенок».
Закончилось все печально — «барда» посадили. Об этом предпочитают умалчивать даже сейчас. А тогда болельщикам только оставалось гадать, куда же подевался их любимец. Несколько лет спустя, когда за мнимое изнасилование таким же образом пострадал талантливейший форвард московского «Торпедо» и сборной СССР Эдуард Стрельцов, власти пытались снова спрятать концы в воду. Но на дворе стояла хрущевская оттепель, и рога нашего справедливого правосудия торчали изо всех щелей.
Потом Набутов снова возник у микрофона. Однако его искрометная манера ведения репортажа заметно поблекла. В знаменитых радиоперекличках со стадионов страны он появлялся все реже, и сегодня память о неповторимом репортере сохранилась лишь благодаря сыну Кириллу, который успешно шагает по профессиональным стопам отца. К концу 1950-х на малообжитом еще небосклоне футбольного телерепортажа всходила звезда Николая Озерова. Герой своего времени, он умудрялся превращать в урок советского патриотизма буквально каждую передачу с международных соревнований и недаром стал любимцем вождей. Шумливый, раскованный, Николай Николаевич, хорошо знавший закулисную сторону спорта (сам блестяще играл в теннис), умел преподнести любую, самую негативную информацию в эфире так, что рядовому зрителю оставалось только радоваться новым грандиозным успехам наших чемпионов, даже если о медалях и призах речь вообще не шла, как это обычно случалось с советскими футболистами. Ну а если они в кои веки добивались серьезных побед (Кубок Европы-60, например), Озеров был неудержим: «В Москве уже наступил понедельник, стоит ли удивляться, что решающий мяч в ворота югославов провел именно Виктор Понедельник?!» — вопрошал комментатор на всю страну, заражая энтузиазмом и оптимизмом миллионы людей, зачастую не видевших никакого света в оконце, кроме телевизионного огонька.
ЧЕСТНЫЙ СОЛОВЕЙ ЗАСТОЯ
Всенародная слава Николая Озерова стала необъятной после серии репортажей с хоккейных чемпионатов мира в середине и в конце шестидесятых, когда сборная СССР, имея мощных конкурентов в лице чехов, шведов и канадцев, неизменно побеждала их в решающих поединках за золотые медали. Пусть это не покажется преувеличением, но голос Озерова, наряду с трубным рыком диктора №1 Левитана, являлся сильнейшим идеологическим оружием советской власти в период развитого и застойного социализма. Умышленно или неосознанно, но всю свою долгую и счастливую карьеру главный комментатор страны как бы создавал эпическое полотно «Спортивные победы страны Советов на всех фронтах». Грандиозному успеху этого своеобразного творения его родной брат — режиссер Юрий Озеров со своей киноэпопеей «Освобождение» — мог только позавидовать. Приплюсуйте прекрасно поставленную речь профессионального драматического актера (Николай Николаевич параллельно служил во МХАТе, правда, в основном играл в эпизодах), умение управлять эмоциями аудитории без излишеств и особых изысков — и вы получите портрет любимца Кремля и улицы. По признанию московских коллег, интеллигенция Озерова особо не почитала, считая его рупором самых оголтелых совков. Но в жизни он был скромным, очень порядочным человеком, без гонора и напыщенности, свято верившим в то, что делает. Хотя, конечно, привык к роли бессменного комментатора планетарных событий в спорте, вероятно, считая ее пожизненной.
Тем болезненнее стал удар, несправедливо, как считал Николай Николаевич, нанесенный ему на мексиканском футбольном чемпионате мира 1986 года. Тогда его лишили права вести финальный репортаж. Озеров и второй по брежневской классификации телекомментатор страны — самобытнейший златоуст Котэ Махарадзе — посчитали это происками одареннейшего из озеровских учеников Владимира Маслаченко, который возглавлял в Мексике бригаду ЦТ. Маслаченко и вправду никогда не страдал отсутствием честолюбия — ни в футбольных воротах, ни у микрофона. А в знании игры легко мог дать фору обоим мэтрам. Однако он ничего не решал. Просто руками лучшего из возможных наследников новая горбачевская власть элегантно отодвинула в тень непревзойденного соловья застоя. Заостряю внимание на мексиканском конфликте, дабы показать, какая борьба велась за право голоса в футбольном эфире даже на всесоюзном Олимпе (а ведь там все было загодя расписано и распределено), в какой творческой тесноте приходилось вещать на шестую часть мира даже узкому кругу избранных и по-настоящему талантливых комментаторов, к числу которых, безусловно, относились и Маслаченко, и Махарадзе.
Котэ Махарадзе, как и Озеров, вырос в знаменитой театральной семье. А актерскую школу прошел еще более серьезную. Немало достиг на спортивном поприще — выступал за баскетбольное тбилисское «Динамо», капитанствовал в юношеской сборной Грузии, которая в первый послевоенный год завоевала Кубок СССР.
С Николаем Николаевичем Озеровым его также роднила сверхэмоциональная форма репортажа. Но на этом сходство и заканчивалось.
В отличие от сухой лексики Озерова, Махарадзе, несмотря на сильный грузинский акцент, поражал образностью русской речи. Он никогда не констатировал, к примеру, что в Киеве во время матча идет дождь, а с дрожью в голосе сообщал: небо плачет. Такой цветистый язык, когда-то изобретенный английскими поэтами, назвали эрфуизмом. Махарадзе владел им досконально. Акцент лишь оттенял сочность его речи. Не забуду, как в далекие семидесятые во время неудачно складывавшегося для тбилисцев международного матча, проходившего на отвратительном из-за непогоды поле, грузинский комментатор каждый раз находил неизбитые обороты, рассказывая о нудной перепасовке динамовцев в центральном круге. Вершиной в тот зимний вечер стала, как по мне, фраза об очередном банальном путешествии мяча от Гиви к Левану Нодия: «Гиви ищет брата. Ищет-ищет и находит!» Махарадзе талантливо избегал критики в адрес знаменитых игроков, чей вклад в высочайшие достижения уже был непоколебим ни при каких осечках. Но на ошибку звезды надо как-то реагировать. Озеров в таких случаях предпочитал промолчать. Маслаченко, как и сегодня, хладнокровно и спокойно разбирал, анализировал причины оплошности. Махарадзе не нырял глубоко в содержание игры, привлекая эмоциональным восприятием и своим, отличным ото всех, взглядом на происходящее. И когда искуснейший баскетболист Сергей Белов отдавал ужасный пас не менее знаменитому партнеру по сборной СССР Ивану Едешко, и мяч летел черт те куда, Котэ сотворял шедевр эрфуизма и галантности: «Линии пересечения паса Белова и взлета Едешко разминулись...» Каково, а?! Самое любопытное, что Маслаченко и Махарадзе, эти лед и пламень телерепортажа, когда-то с огромным успехом вели вдвоем на грузинском телевидении часовые передачи о тенденциях и проблемах футбола. Как рассказывал мне уже в наше время Владимир Никитович, очень часто их взгляды на процессы, происходящие в любимой игре, не просто совпадали, но и находили потом подтверждение на практике.
Махарадзе не говорил об этом вслух, но считал: он хоть и не первый, но и не второй футбольный комментатор СССР (помните схожую формулу нашего самодовольного спикера Ивана Плюща?). Недаром долгие годы только Николай Озеров и Котэ Махарадзе (в 80-е к ним присоединился Владимир Маслаченко) получали спецгонорар — 50 рублей! — за международные матчи, тогда как обычная плата равнялась всего 13.50 за теле- и 9 рублей — за радиорепортаж, вне зависимости от того, захлебывался ли ты скороговоркой 45—90 (или 120 в кубковых поединках) минут. Доходило до парадоксов: достаточно было комментатору, который страховал работающего в прямом эфире, отключить звук и самому повести репортаж пару минут под картинку из студии, как он тоже получал 13 с полтиной, наравне с парившимся полвечера на стадионе коллегой. В спортивной редакции Укртелерадио ради дополнительного заработка по предварительной договоренности прибегали к таким ухищрениям довольно часто. Голь на выдумки хитра. При этом и в Киеве круг допущенных к микрофону был жестко ограничен.
НА ХУТОРЕ БЛИЗ КИЕВА
В советское время у наших земляков возможности отличиться в масштабах всесоюзного эфира случались считанные разы. Репортажи о международных играх киевского «Динамо» из столицы Украины (не говоря уже о зарубежных поединках) вели московские киты или тот же Махарадзе. Ну а когда передачу из Киева поручали местному репортеру, слушать его было мучительно: психологическая зажатость из-за страха перед ошибкой, которая могла стать роковой, монотонная бубниловка о том, кто кому передал мяч, кто куда побежал — и все это без лирических отступлений и экскурсов в историю, да еще на ужасном суржике. Впрочем, на блеклом фоне киевских телерепортеров выделялись Валентин Щербачев и Алексей Семененко, которые могли грамотно разобрать спорный эпизод, чувствовали нюансы игры и не допускали откровенных ляпов. Однако им не позволяли высовываться, «стригли под одну гребенку», потому-то оба и предпочли в конце концов удалиться в другие жанры спортивной журналистики. Ибо начальство в лице небезызвестного Виктора Фисюна могло скорее закрыть глаза на невежество и пьянство подчиненных, нежели простить им самостоятельность в суждениях.
И вот наступили золотые денечки. Идеологические оковы рухнули, и словесная свобода встретила журналистов радостно у входа. В новую жизнь, в новый век.
Поскольку в футболе у нас разбираются все, приток кадров в журналистику, особенно в телевизионную, оказался наиболее могуч. Обманчивая вседозволенность, завышенная самооценка смутили даже опытных людей, ранее писавших или вещавших о политике, ценах на бензин и мясо. Один посчитал, что он знаток футбола, поскольку владеет итальянским языком и выступал за юношескую команду из глубокой футбольной провинции. Другой числил себя внуком героев партизанской книжки «Это было под Ровно», принимая сие за аргумент, чтобы издеваться у микрофона над болельщиками. Но у этих «полуфабрикатов» имелось хоть какое-то основание пробоваться на комментаторской стезе. К моменту появления на экране они написали о футболе (не важно, что именно) больше, чем прочли. У остальных, кроме жажды прославиться, покрасовавшись рядом с мячом и его мастерами, других козырей, если не считать титульной национальности, вообще не оказалось.
Владельцы новых каналов желали иметь послушные говорящие головы и полагались исключительно на свои вкусы и понятия, увы, не бесспорные. Никакого отбора, никакой учебы — каждый открывал Америку через форточку. Пытались говорить вроде бы на украинском — а если прослушать пленки советских времен, то изъяснялись на том же суржике, разве что еще более безграмотно. За последние 6—8 лет количество ринувшихся в эфир так и не переросло в качество. И как в советские времена, ни одного украинского футбольного телекомментатора невозможно поставить в один ряд с первым квартетом московских: Маслаченко, Гусев, Андронов, Уткин. Почему отечественный микрофон притягивает к себе в первую очередь распущенных неучей, желающих «срубить капусты» по-быстрому? Первая причина названа: никто из ответственных особ не проверяет футбольных знаний, дикции, словарного запаса новоявленных синявских и озеровых или делает это халтурно. Никто не учит их артикулировать слова, расставлять ударения, правильно дышать, просто логически мыслить. Об эрудиции, багаже общих знаний, и упоминать неловко. Сегодняшние тараторкины, засорившие украинский эфир, похожи друг на друга своей безликостью, беспардонностью и скудоумием.
Лет пять назад появилась, правда, благодаря компании «Поверхность» пара явно отличавшихся на бездарном телеполе журналистов — Дмитрий Джулай и Денис Босянок. Но и они, особенно Джулай, все больше съезжают к общему, весьма серому знаменателю. Погоня за количеством репортажей, как по мне, негативно сказалась на уровне мастерства этих талантливых ребят, владеющих каким-то минимумом знаний, нужных для дельного разговора со зрителем.
Среди тех, кто пытался нахрапом взять эфир, разбил себе лоб, задумался и стал учиться, меняя каналы и хозяев, я «на разi» заприметил разве что Александра Гливинского, и то с оговорками. Большинство же остальных телекомментаторов вне ворот футбольного стадиона твердо знают лишь адрес кассы, где выдают гонорары (нынче в Украине за 90 минут пыхтения у микрофона начинающему мастеру кострубатого слова платят от 100 долларов и выше), и телефон шефа для получения «ценных указаний».
ПУСТОЙ ЗВУК
Так называемое «крышевание» тележурналистов — одна из главных язв украинского футбола вообще. Процветает откровенный блат. Хозяева одних клубов балдеют, когда проводники их интересов у микрофонов шепелявят, другим нравятся истерики, третьим — ура-патриоты, на полном серьезе уверяющие слушателя при счете 0:3 за пять минут до финального свистка, что для обожаемой команды еще не все потеряно. Элементарные законы этики запрещают журналисту, служащему пресс-секретарем клуба или сборной, вести репортажи на так называемых независимых телеканалах. А у нас эта пагубная практика наблюдается повсеместно. Что объективного, ценного, полезного может рассказать болельщикам репортер о неудачах коллектива, от руководства которого он всецело зависит? Ответ ясен. Карманных телекомментаторов хочется предостеречь: когда вас окончательно приручат и вы попадете в полную зависимость от футбольных хозяев, пряник, ради которого вы стараетесь, быстро зачерствеет, а кнут, висящий на стене, станет свистеть возле покрасневшего уха все чаще.
Наконец, третья беда — стремление наших нынешних репортеров панибратствовать с тренерами и футболистами. Одно дело — взять необходимое для телеканала или газеты оперативное интервью после матча, и совсем другое — развязно хлопнуть по плечу проходящего мимо уставшего игрока, лишь бы он на секунду обернулся к тебе, а коллеги с завистью зафиксировали состоявшийся «контакт». Такие непотребные сценки с участием наших беспардонных комментаторов мне приходилось видеть на чемпионате мира в Германии почти в каждой микст-зоне. Владимир Маслаченко, с успехом защищавший ворота московских «Локомотива» и «Спартака», а также сборной СССР, близко знающий многих мастеров кожаного мяча нескольких поколений, ведет уроки-экспромты на футбольном канале «НТВ+» для молодых коллег (в Москве их тоже развелось видимо-невидимо, но там у них есть с кого брать пример). Маслаченко не устает повторять: вам могут импонировать игра и человеческие качества героя вашего репортажа, но обязательно сохраняйте с ним дистанцию. Не заигрывайте ни с футболистами, ни с начальством. Играйте у микрофона! Квалифицированно, изобретательно, свободно, с юмором, привнося собственное «я» в оценку того, что происходит на поле. И тогда есть шанс, что ваши рассказы кому-то понравятся, кому-то — нет (всем не угодишь), но в любом случае отзовутся эхом, а не останутся пустым звуком.
P. S. Нынешней осенью на УТ-1 появился еще один «мастер слова» — Владимир Тимошенко. Боюсь, что по футбольному невежеству он переплюнет своих плохо образованных и толком ненаученных телеремеслу коллег-выскочек украинского эфира XXI века.
Георгий КУЗЬМИН
